| Участник о себе: | «Та с ума сошла: всю жизнь входить в один класс и повторять одно и то же!?» — с явным неодобрением моя школьная подруга Ольга смотрела на меня. Господи, когда это было? Четверть века назад… Многое изменилось, осталось в прошлом. А вот озвученный миф об учительском ремесле оказался несостоятельным, как, впрочем, и все мифы.
Кажется, всё: устала, заболела, утонула в непроверенных тетрадках, в ненаписанных справках. Должен же помочь этот, как его, опыт, профессионализм, мастерство.
Отрешённо собираю стопку книг в лаборантской. И вдруг — распахивается дверь, на пороге Настька. Не соблюдая никаких привычных норм поведения, с порога: «А Вы знаете, что Базаров умер!? Как можно было так? Сильный, умный, добрый, ранимый, он УМЕР!» В синих глазах Насти плещется недоумение, растерянность, боль. Разве можно на урок к таким ученикам на автопилоте? С пресловутым профессионализмом? Господи, спасибо за мгновение счастья!
В очередной раз перечитываю книгу. … Достоевский. «Преступление и наказание»… И вдруг открываю для себя истину, которую десятки раз заученно твердила в классе: «Раскольников — убийство — эксперимент». Проверяла сочинения, взволнованно и искренне твердила о трагедии героя и только сейчас поняла, что он убил человека просто так! Убил и старуху, и себя, и мать свою… И это открытие переполняет меня, спазмы подкатывают к горлу. Господи, скорее бы урок! Я говорю, с трудом подбирая слова, непривычно волнуюсь и сбиваюсь. И вижу: они поняли меня, они, мои ученики, узрели сердцем Заповедь Божию «Не убий!». И я счастлива.
Адыбасов (типичный хулиган — громкоголосый, независимый, конфликтный, рыжий, в конце концов!) наставительно беседует с новеньким: «Что, говоришь, «Войну и мир» по телеку смотрели!? Читать надо! Ну что ты вот сейчас мне можешь рассказать о значении образа Платона Каратаева в раскрытии идеи…». Дальше вопрос запомнить не успеваю. Новенький смущённо посапывает… А я счастлива.
Ваня, теперь уже Иван Иванович – большой человек с большими звёздами на погонах – обстоятельно и неторопливо беседует со мной: «Знаете, открыл для себя Аксакова, какой спокойный, размеренный слог ». А когда я в последний раз читала Аксакова? Те самые четверть века назад? И разве я открывала его для себя так, как Иван? Назад, в юность! В то время, когда все безоговорочно счастливы…
Вот из этих мгновений и складывается мое учительское счастье. Нет в моём прекрасном и мучительном учительском ремесле ни автопилота, ни ремней безопасности, ни права на спокойствие. Есть только ЧЕЛОВЕК — мой ученик. И скучающий, и ночь напролёт проплакавший над книгой (как плакала Полина Бабина, читая Некрасова), и ищущий ПУТИ в жизни. Есть только КНИГА, которую можно перечитывать из года в год, и только к сорока годам прочитать сердцем.
Есть только ЖИЗНЬ, настоящая, горько-сладкая, в которой каждый раз, каждый день, каждый класс — всё иначе! Другое настроение, другие дети, другая жизнь… Может, потому мы каждый июнь твердим: «Всё, больше не могу, нужно что-то менять». И каждый сентябрь мы возвращаемся в школу! Возвращаемся туда, где мы по-настоящему счастливы!
Да, моя педагогическая философия — философия счастья! _______________ Н. Т. Карабалина |
